Зинаиде Мальцевой – 71 год, последние 19 месяцев до обмена 29 декабря она провела в заключении в «Донецкой народной республике» – ее осудили по статье «Шпионаж» на 10 лет и 6 месяцев лишения свободы.
Мальцеву арестовали через 8 месяцев после ареста ее сына Максима, также осужденного по статье «Шпионаж»: в его телефоне обнаружили несколько снимков, которые якобы свидетельствовали о его работе на спецслужбы Украины. У него и его матери конфисковали имущество – две квартиры в Донецке и все личные вещи, находившиеся в них. Сын Зинаиды Мальцевой до сих пор находится в заключении в «ДНР», сепаратисты не признают, что он был осужден, и отказываются вносить его имя в списки на обмен. Историю своего процесса и заключения Зинаида Мальцева рассказала Радио Свобода.
– У меня за шпионаж арестовали сына. Потом через 8 месяцев следователь притянул и меня. Но на меня у них ничего не было и не могло быть. Может быть, меня арестовали из-за давления на сына. Когда был суд, следователь сфабриковал на меня дело. Я написала 13 ходатайств. И в них все фальсификации раскрыла. Приведу один пример. При ознакомлении с документами я прочитала акт эксперта по моему телефону. Эксперт пишет, что с моего телефона фото и видео не делались и никуда не передавались. Но в своем постановлении, когда следователь передавал материалы прокурору, чтобы передать дело в суд, он писал, что я занималась сбором информации, делала фото и видео и куда-то передавала их. На суде, когда были прения, я это все рассказала. Вот, говорю, мое ходатайство, и сравните его с актом экспертизы. Согласно УПК, если протокол не соответствует действительности, он должен изыматься из материалов дела. Но если так поступить, то дело развалится, потому что надо все изъять.
Были и другие фальсификации. Во время ареста следователь меня допрашивал. Отвечать я ему отвечала, но подписывать отказалась. Почему? По левой стороне листа он писал заданные вопросы, а по правой стороне писал то, что я отвечала. Когда он мне дал на подпись, то я увидела, что между одним вопросом и другим – пробел сантиметра три, где можно было дописать вопрос и дать ответ, какой ему нравится. Когда я отказалась подписывать, он пригласил понятых: понятые подписывали. Потом он приходил в СИЗО уже с готовыми протоколами. Он зачитывал протокол, и в одном из них – меня это впечатлило – было написано: «вы совершили тяжкое преступление, были завербованы иностранной контрразведкой Службы безопасности Украины». Я сказала, что подписывать этого не буду. Он пригласил понятых, они снова подписали. Когда же дело поступило в суд, я ознакомилась с ним, то этих протоколов не стало, а в деле был другой протокол – о том, как он задал мне вопрос, какое у меня гражданство, и я ответила, что я гражданка Украины, виноватой себя не считаю, воспользовалась статьей 44 – против себя не свидетельствовать. Такого разговора вообще не было. Я снова ходатайство написала, что там есть видеокамеры, посмотрите видеокамеры. Он общался со мной всего 22 дня и повесил на меня 321-ю статью и 32-ю статью, часть 1.
Потом он мне выдвинул еще одно обвинение, дескать, у меня на украинской карточке было 26 508 гривен и СМС со ссылкой на сайт иностранной разведки СБУ Украины. А когда мне передали материалы дела, там было написано только о том, что на мой счет поступила такая-то сумма. Нигде эксперт не пишет, что там есть СМС со ссылкой на сайт иностранной разведки СБУ Украины. Это ему так хотелось.
Был у нас адвокат – у сына, потом я к нему попала. 20 месяцев мы не могли от него избавиться. Оказывается, он был родственником следователя. Я написала ходатайство, чтобы нам заменили адвоката. И сын писал, я тогда еще была на свободе… Якобы нет адвокатов, хотя я консультировалась, и мне сказали, что мы имеем право менять их. Нам адвоката никто не менял, только на суде его заменили. Приходит адвокат, вызывает меня. Я обрадовалась, говорю: «Вот мои ходатайства, отпечатайте мне их». Он психанул: «Никто вашими ходатайствами заниматься не будет!» И предлагает: «Давайте 321-ю статью, «Шпионаж», заменим на 165-ю статью, если я не ошибаюсь, «Мошенничество». Я вам напишу, что вам говорить и так далее». Если бы я согласилась на это «Мошенничество», то когда был бы обмен, мне бы сказали: «Мы не можем поменять, потому что есть еще уголовное дело». И я отказалась. Когда я сказала, что никогда на это не соглашусь, я прожила честную жизнь, он вскочил и ушел.
В суде вели свою линию. Суды по шпионажу они проводили быстро, принимали во внимание то, что им нужно. Бесплатные адвокаты вообще не работали – только присутствовали, и все. Все, что я от своего адвоката услышала на прениях, он промямлил – я другого выражения не могу найти: «Да, она больная, у нее возраст». Все! А адвокат сына говорит: «Ну, у него мама больная». И все! На этом все закончилось. А когда решение выносили – не было ни прокурора, ни адвокатов, только судья и секретарь. Судья в своем решении огласила все, что писал следователь. Он еще писал, что при прохождении психиатрической проверки на заданный врачами вопрос: «Знала ли я о работе своего сына» – я сказала: «Да». Я тоже ходатайство написала, что разговора такого не было, никто таких вопросов мне там не задавал. На суде я хотела, чтобы вызывали свидетелей. Пусть они при мне скажут и покажут доказательства или запись… Я нигде не расписывалась, ни даты, ничего не ставила. Концовка приговора была такая: из собранных материалов видно, что я не могла не знать о работе сына.
– И за это вас осудили?
– Мне дали 10 лет и 6 месяцев. Мне 71 год. Я инвалид детства II группы. Вся больная, скрученная. Сейчас я нахожусь в больнице в Киеве, мной занимаются врачи, они сказали: «Мы не знаем, как вы там в этой тюрьме выжили». Обменять меня обменяли, а сына как заложника держат, чтобы я много не говорила. Украина подает список на моего сына, а «ДНР» говорит, что его там нет. Он тоже инвалид II группы, инвалид детства.
– Что с вами происходило в тюрьме, какие были условия содержания, отношение?
– Меня забрали на зону из СИЗО после приговора. И там я почти два года проходила в босоножках: зимней обуви у меня не было. У нас там нет родственников, никто не мог мне принести одежду. У сына она была, потому что я ему носила. И я простудилась. Ведь надо было идти в другое здание на завтрак, на обед, на ужин. От построения меня, конечно, освободили – дали спальный режим. Но ходить в другое здание нужно было, и я простудила ноги: у меня босоножки и носочки, а все ходят в зимней обуви. Меня вызывали, начали заставлять писать объяснительные. Я сказала, что писать ничего не буду, что хотите со мной, то и делайте. Потом я поступила на зону с большим количеством лекарств. Но при поступлении у меня все забрали, и тонометр тоже (когда вывозили на обмен – ничего не вернули). А потом заставляли меня пить таблетки от давления. Я их не пила по той причине, что тонометра у меня не было.
– Расскажите о вашем аресте. После того как в СИЗО попал ваш сын, вы пытались ему помогать, носили передачи, что-либо предвещало ваш арест?
– Меня арестовали через 8 месяцев. Когда сына арестовали, ему разрешили сделать один звонок, и он мне рассказал, что какой-то снимок сделал себе на память и за это его забрали. Позвонили мне через 5 дней, рассказали, что сын мой находится по адресу: Молодежная, 14а (в Донецке. – Прим. РС). А потом тот же прокурор позвонил мне через несколько месяцев после ареста сына и пригласил к себе. Когда я приехала, он меня завел в свой кабинет, начал задавать вопросы, и я сразу поняла, что он меня арестует. Начал писать, давать подписывать. Я говорю: «Подписывать ничего не буду. Это все незаконно». Он вызвал конвой, меня отправили в МГБ, в подвалы. Я там сразу объявила сухую голодовку. Я там теряла сознание – мне это уже сокамерники рассказывали, – судороги были. Только через два дня приехали два врача, осмотрели и сказали – я слышала: «Надо отправить ее в СИЗО». Там со мной разговаривал психолог, хотел вывести меня из голодовки. Он сказал: «Вас ошибочно арестовали. Через два дня вас выпустят. Давайте начинайте пить, кушать». И я ему поверила. Он разрешил мне написать записку сыну, от сына принес мне простынь – у меня ничего не было, а там только голый грязный матрас и вонючая подушка. Я поверила. Прошло два дня, и я поняла, что никто меня не отпустит.
– Что с вами происходило в подвалах «МГБ»? Пытали ли вас?
– Меня не пытали. Меня завели в комнату, и это была комната, как я поняла, в которой пытают: там кресло стояло, приваренное к полу. Один встал сзади меня, а второй стоял впереди. Я спросила: «Что, бить будете?» А они ответили: «Да нет, мы вас бить не будем». Меня не били лишь только по той причине, что раз бы ударили – и вперед ногами вынесли. Они просто побоялись. А прежде, чем меня отвезти в МГБ, меня возили в больницу и полностью обследовали: ЭКГ сделали, осмотрел меня терапевт, давление мерили – просто узнали, можно меня пытать или нет. Пришли к выводу, что бабку трогать нельзя.
– А с кем вы оказались в одной камере? У ваших сокамерников были подобные статьи?
– Три человека были по 321-й статье («Шпионаж». – Прим. РС). Одна женщина там до сих пор сидит. Она считается без вести пропавшей. Ей со второй нары не разрешали сходить. Она только могла в туалет пойти и покушать, воды у нее даже не было…
– И судья, которая вас осудила, и адвокат, который не защищал, – это местные люди или приезжие?
– Это люди, которые живут на территории «ДНР». Когда меня туда вели, то кричали: предатель и все такое, а я гражданский человек, и говорю: «Я не давала Украине присяги на верность, «ДНР» – тем более. А вы давали. Вот и думайте!». И в тюрьме тоже, когда мне кричали, что я что-то там обязана и должна… Я говорила: «Верховный суд нужно уважать. Закон нужно уважать. Но если судья сама попирает Конституцию, то как я могу все это уважать?!» Она орала и кричала: «Чего вы не наняли платного адвоката?» Я говорю: «Мне положен бесплатный адвокат. А то, что ваши адвокаты не хотят работать, я здесь при чем?!» Но там даже если и платного найти – это бесполезно! Все боятся защищать шпионов.
– Как вы восприняли события, которые произошли в 2014 году?
– Я человеку верующий, я – Свидетель Иеговы. Нас на собрании учили, что мы должны подчиняться властям, какая бы власть ни была. Но вести себя мы должны так, как ведет себя иностранное посольство в каком-то государстве. Оно не вмешивается во внутренние дела этой страны, но когда нужно – защищают интересы своей страны, кого они представляют. Я гражданка Царства Бога. И когда нужно, я защищаю это гражданство. А вмешиваться в политику или еще что-то – мы далеки от этого.
– А ваше преследование, как вам кажется, могло быть связано в том числе с тем, что вы Свидетель Иеговы?
– Я знаю, что в России запрещена деятельность Свидетелей Иеговы, «ДНР» тоже запретила. Когда меня в тюрьме вызывали и начинали говорить об этом, я отвечала: «Никакое правительство, никто мне не запретит прославлять святое имя нашего Бога Иеговы. Мы подчиняемся. Запретили журналы «Пробудитесь» и «Сторожевую башню» – их нет у меня. Запретили книгу «Чему на самом деле учит Библия» – у меня ее нет. У меня есть Библия, которую пропустила цензура «ДНР» и которую я читаю. Тем, о чем там написано, я могу с кем-то делиться, разговаривать. Но книга «Чему на самом деле учит Библия» была издана Свидетелями Иеговы для проповедования. У меня всего этого нет». Они меня пугали 163-й статьей.
– А ваш сын тоже является Свидетелем Иеговы?
– Да.
– Вам кажется, что его могут преследовать в том числе и поэтому?
– Нет, нет. Когда я знакомилась с материалами дела, у него было пять или шесть снимков, которые он не должен был делать. Но потом это все было расписано так, что в сутках не 24 часа, а 72 и этого, наверное, не хватило бы на все, что он якобы сделал. У меня дома был компьютер. По этому компьютеру я смотрела старинные фильмы, которые сын мне находил. Когда компьютер взяли на экспертизу, то в компьютере ничего не нашли, тем не менее, компьютер конфисковали, два его телефона конфисковали, квартиры мы лишились одной и второй. В общем, как мама родила остались.
– Получается, вас и вашего сына приговорили за шпионаж с конфискацией имущества?
– Судья полностью не зачитала решение, которое вынесла. А приговор на руки не дали. В СИЗО мне принесли бумаги и сказали: «Ознакомьтесь, что решение суда вошло в силу». Я читаю: там 10 лет 6 месяцев, а в конце написано – «приложение на 19 листах». Я говорю: «А где же эти 19 листов?!» – «А что, вам их не дали?» Я говорю: «Нет, никто мне их не давал». – «Ну, принесут, отдадут. Вы мне подпишите, что вы ознакомлены, что решение вошло в силу». Я говорю: «Да, нет, я подписывать не буду». Она начала меня убеждать. А я показала, что я вся седая, и выбросила в кормушку эту бумагу. И все. Написала я жалобу в Верховный суд о том, что не были взяты мои ходатайства, чем меня суд лишил защиты и не дал мне на руки постановление суда. Этим тоже меня лишили права защиты. Судья, когда уходила, сказала, что в течение месяца мы можем подать апелляцию. А как можно подать апелляцию, если у меня нет приговора? Чем апеллировать-то? На что ссылаться? Ну, так оно все и закончилось. Вступил в силу приговор, и нас отправили в один и тот же день в тюрьму.
– А какие были условия содержания?
– В СИЗО была вода, более менее. Конечно, окружение меня добивало, про сына не знаю. Люди там страшные – наркоманы, убийцы, мошенники, люди без совести. Было такое, что я только холодной водой могла помыться, а был март. А когда нас в зону отправили, то там условия были очень плохие, не было воды. Нам в сутки давали 2 литра. Вот этими двумя литрами что хочешь на своем теле, то и мой. Кормили лучше, чем в СИЗО. В СИЗО голодали все, кого не проведывали и не передавали передач.
Люди, переданные «ДНР» Украине, ждут начала процедуры обмена на контрольно-пропускном пункте. 29 декабря 2019 года
– Что теперь будет с вашим сыном? Имеете ли вы возможность поехать обратно и проведать его? Или вам уже въезд в «ДНР» закрыт?
– Если я начну пересекать КПП «ДНР», меня арестуют. Туда нам ходу нет, хотя есть помилование… Процедура помилования была. Надо было писать заявление, что я осознала, что я неправильно поступала, – прошу помиловать. Если бы я этого не написала, я бы до сих пор сидела. Это все понимают.
– Как вас могут арестовать, если вы прошли через процедуру помилования? Это вам сказали при освобождении?
– Факты такие были – там появляться нельзя.
– Ваш сын сейчас находится в списках на обмен или пока нет?
– «ДНР» не подтверждает, что он там есть. В украинских списках на обмен он есть, а «ДНР» не подтверждает, что он есть. Теперь нужно собирать бумаги. У меня есть документ: когда его посадили, я писала в «генпрокуратуру» о том, чтобы мне сообщили, где находится мой сын, за что его арестовали и как. На бланке «ДНР» мне дали ответ. Он у меня сохранился. А теперь мне нужно его передать Валерии Лутковской (уполномоченный Украины в трехсторонней переговорной группе в Минске.– Прим. РС). Когда будут обсуждать списки и говорить, что такого нет, она сможет этот документ предъявить и сказать: «Смотрите, вы же давали ответ!» Тогда, может быть, что-то получится.
Нет комментариев